Продолжение предыдущей темы.

Кэп Дивный Новый Мир

Говно. Не стоит и капли внимания. Жалею что был в кино

Солярис (1972)

1. У одного «человеку нужен [только] человек», у другого «человеку нужна [только] природа (космос) и её изучение». При этом чувствуется, будто автор (режиссёр) хочет возвысить первого и принизить второго. Хотя и то, и другое напоминает просто разные виды фанатизма; правда же видится в балансе между этими стремлениями, для каждого — в его комфортной индивидуальной мере. Не нужно лукавить: и без общения, и без познания жизнь невыносима примерно одинаково — так зачем разделять их линией фронта?

UPD. Огорчённый герой-лирик будто бы вообще сравнивает понимание законов природы со знанием даты своей смерти. Где тут связь? Очевидно, что в мире есть как те вещи, к которым научное исследование применимо (поскольку это приносит искреннюю радость), так и те, которые лучше не трогать. Плохо отнимать и обесценивать чьи-то радости и утешения, очень плохо — что физикам, что лирикам.

2. Согласно рецензии, Тарковский наполнил исходное произведение Лема более светлым и обнадёживающим смыслом — чем, по мнению рецензента, «испортил» авторский замысел. Тарковский «не понял» душу этой книги.

Хотя, быть может, как раз таки достаточно хорошо понял для того, чтобы предложить ей альтернативу. Что вообще можно сказать об адекватности этого упрёка? Если мир романа, судя по всему, был чрезмерно сухим и материалистичным, то какая в нём вообще могла быть «душа»? Душа как раз была дана в его гуманистичном переложении (пусть и тоже с перегибом, но живое хотя бы вразумлять и корректировать можно). Рецензент сравнивает с «зомби любимого человека» то, что, по идее, наоборот, стало более живым и человечным, чем исходный материал, и при этом сохранило его узнаваемые внешние черты. Стало быть, мёртвое было любимым, а вот оживлённое — уже не так приятно. Вывод напрашивается своеобразный.

3. «Лем хотел рассказать о космосе, Тарковский — о Земле и человеке».

Вообще, некое враждебное противопоставление Земли космосу — странно. Хотя бы потому, что переход между ними плавен и бесшовен. Выходя на улицу, мы становимся космонавтами, исследующими поверхность одного из множества небесных тел. Если превратиться в бесплотную камеру, то от любования синим небом над городом можно легко перейти к купанию в лучах Сириуса (и обратно) — никаких искусственных барьеров и границ в мире для этого нет. Подобное противопоставление, говорят, было свойственно архаичному, языческому сознанию: «все звёзды крутятся вокруг неподвижного великого меня»; «всё моё, привычное и рутинное — это хорошо и правильно; всё соседское, далёкое и неизведанное — это страшно и дико». Лучшее же решение, как уже говорилось — в балансе: не зацикливать всё внимание только на чём-то одном из этого, чередовать шаги.